Ужин.
Я сделала себе вкусную тарелку пророщенного Маша с соевым соусом, оливки, маслины, зелень. Дети это все не едят, поэтому им просто цельнозерновые макароны с индейкой.
Ок, разложила по тарелкам. Петя рвется носить на стол.
Ок, бери носи.
Носит аккуратно, правильно размещая по местам. Трепетно даже носит. Рядом Рома расставляет стулья.
Доходит очередь до моей тарелки. Она самая большая. Несёт двумя ручками, глазами "держит" тарелку. Тут идёт Рома к подоконнику что-то положить, отходит назад. И тут траектории движения Пети и Ромы пересекаются в момент, когда моя тарелка чуть не достаёт до стола. Мальчики сталкиваются, их массы разные, Рома сносит Петю и тарелка так мееедленно красиво переворачивается, за кадром играет какая-нибудь героическая музыка, невероятно красивым салютом рассыпается по кухне мой ароматный Маш, летят фееричными брызгами оливки с соевым соусом. Петя сам валится на пол и начинает орать, ведь на него горячее просыпалось (хотя и не кипяток).
Я на все это смотрю полуобернувшись, режу хлеб. Это произошло за секунду. Но тааак мееедленно... В такой задержке я все это видела. Это полный крах. Катастрофа. Это финиш. Все. Точка.
Я просто сползают на пол и закрываю лицо руками. И дышу. Дышу и ни о чем не думаю. Меня нет тут, я не здесь, это все мне кажется. Темно глазам, как приятно закрыть лицо, чтоб свет не проникал.
Рома и Петя выясняют отношения: "Ты куда идёшь, не видишь что ли, что я иду?"
Я просто сижу на полу и дышу. Глубоко и медленно.
Через несколько секунд Рома кладет мне руку на плечо и говорит: "Мама, давай мы все соберём". Я тихо соглашаюсь, не открывая лица. Звонок в дверь, пришла Лада от бабушки. Я пошла открывать и сразу ушла в ванную. И закрылась. Просто сижу там в темноте. Я не тут, это мне кажется. Это же всего лишь горох... У меня нет иных органов чувств сейчас, кроме слуха. Сижу и слушаю. Главное - я заперта, они меня не откроют, тсссс...
Лада проходит в кухню и видит "что-то". Откуда я знаю, что там, ведь я не видела. Трое спокойно обсуждают, что произошло. Рома несколько раз вполне толково рассказывает.
- И что, мама ругалась?
- Нет, она расстроилась.
- Почему?
- Ну как почему? Это же ЕДА! Она готовила, старалась.
- А где мама сейчас?
- В ванной.
- Что она там делает?
- Наверное, слёзки смывает...
И только тут, после этих слов, сказанных святым голосом, меня прорывают слезы. Нет, не горя и несчастья. Фиг с этим машем и оливками. А слезы радости и любви. От того, что меня понимают!
Петя стучится ко мне в дверь, наивный! Дети разговаривают, прикидывают варианты.
Пару раз все стучались ко мне, спрашивали, чего я там делаю и скоро ли. Я отвечаю, что не скоро. Договариваются собрать весь горох. Я молчу и просто слушаю, что щебечут эти птенчики.
- Мам, мы сейчас все соберём и помоем, ладно?
- Ты что, это же с пола, как мама будет есть?
- Да полы чистые, в ботинках не ходят.
Я просто наслаждаюсь одиночеством (условным) и отдыхаю. И слушаю беспрестанно, ведь на кухне кипит работа.
- Мам, ты скоро?
- Нет. Я очень расстроилась.
- Давай я тебя пожалею.
И борясь с новым потоком слез счастья, я открываю дверь и ложусь на полу. А меня гладят и жалеют. Я чувствую умиротворение и счастье.
А тем временем пол чист как никогда, не поверила глазам! Я полежала некоторое время на полу и пошла ужинать. Конечно, а как же не ужинать, когда столько заботы обо мне! Промыла разок для верности свой Маш и подогрела на скороводке.
И вот тарелка с моим ужином на столе, и оливки в ней, и зелень. И так вкусно!
И словно видеомонтажер вырезал несколько кадров. Вот Петя несёт бережно двумя ручками мою тарелку, и вот она на столе ждёт меня. А остального нет, мне ведь показалось